Документальное кино: в поисках истины

В январе 2012 года исполнилось 30 лет со дня образования Красноярского филиала Свердловской киностудии (позднее получившего статус Красноярской студии документальных фильмов).

Наш корреспондент Сергей Наумов беседует с ее первым руководителем А.А. Михайловым – сценаристом и режиссером, председателем правления Красноярского регионального отделения Союза кинематографистов России.

Корр.: – Александр Александрович, как красноярские кинематографисты отметили это событие?

А. Михайлов: – Вообще никак не отмечали. Хотя повод был – историю культуры края киностудия дополнила очень интересной страницей. За время ее деятельности было снято около ста документальных фильмов и около ста пятидесяти киножурналов. У нас в гостях в разные годы бывали писатели Виктор Астафьев, Валентин Распутин, Владимир Крупин, Валентин Курбатов, Фрэнсис Грин… Известные кинематографисты Валерий Золотухин, Алексей Петренко, Ролан Быков, Андрей Смирнов, Герц Франк, Владимир Нахабцев, Михаил Литвяков…
В конце ноября прошлого года в Доме искусств (еще раз спасибо его сотрудникам) мы показали фильмы «Плотина» и «Госпожа тундра» – в связи с 25-летием выхода их на экраны страны. Это была интересная ретроспектива в прошлый век, в далекие восьмидесятые, которые для нашего молодого коллектива выли годами творческого вдохновения и больших надежд. В нашем объединении начинали свою звездную биографию режиссеры Сергей Мирошниченко, Владимир Кузнецов, Людмила Уланова, а чуть позднее – Сергей Князев, Ирина Зайцева. За годы активной творческой деятельности студии была создана богатейшая кинолетопись, которая сегодня, к сожалению, раздается прокатчиками налево и направо без всякого согласования с нами, прокатчиками. Это многие километры черно-белой хроники, прекрасно снятой операторами высокого класса Лаврентьевым, Ермолиным, Чаплинским, Шермергором, Тышкевичем, Галагановым…

– Какие самые яркие впечатления тех лет остались в вашей памяти?

– Было много интересных встреч, поездок. Но больше запомнилась первая поездка на пленум Союза кинематографистов в декабре 1982 года, куда меня пригласили как руководителя нового творческого объединения. Четко отпечаталась в памяти картина: народ перед началом пленума в фойе – и вдруг появляются люди с фотоаппаратами и видеокамерами, включается яркий свет, и в его лучах степенно, царственно плывут Сергей Герасимов, Лев Кулиджанов и Сергей Бондарчук… Это казалось каким-то наваждением. А потом, когда в зале мое место оказалось рядом с Кларой Лучко и Михаилом Глузским, я и вовсе обомлел.
Для большинства людей с периферии эти пленумы, конечно, были большой школой. Там выступали великие люди – наши зарубежные актеры, режиссеры, писатели, кинокритики, философы. Я слышал потрясающие выступления Дмитрия Сергеевича Лихачева, Алеся Адамовича, Чингиза Айтматова, Виктора Демина, Сергея Муратова, Валентина Толстых.

– Как формировался творческий состав студии, что зависело от вас как от художественного руководителя?

– От художественного руководителя зависит прежде всего творческая и кадровая политика. Мы отличались от своих соседей гораздо большей свободой творчества. Это особо ценилось выпускниками ВГИКа, из которых и складывался основной состав студии. Ребятам, которые уезжали в Красноярск, завидовали – здесь они получали самостоятельную работу сразу. На других студиях так не рисковали. По правилам тех лет всякий молодой специалист с дипломом режиссера ,оператора должен был поработать на двух-трех фильмах ассистентом, «зарекомендовать себя» соответствующим образом, а уж потом на что-то рассчитывать. Это как минимум год-полтора ,а то и два. Такая практика в стране складывалась годами и была оправданной лишь с точки зрения уменьшения риска. Мне казалось не только несправедливым, но и унизительным, когда человеку, получившему диплом ,работать сразу по специальности фактически не давали. А почему он должен подносить мэтру монтажные листы, кому-то звонить по его поручениям, заваривать чай? Даже если это длится непродолжительное время. А на самом деле полтора года не так уж и мало для творческого человека.

– Как же так могло случиться, что студия, имевшая достаточно высокий творческий потенциал, вдруг прекратила свое существование?

– Не вдруг, а почти через тридцать лет. И не прекратила. Было бы корректнее сказать ,что она трансформировалась. Осталось две творческих группы, вполне дееспособных, одну из которых возглавила Ирина Зайцева, а другую – Александр Калашников. И каждая из них зарегистрировалась как киностудия. Но это уже частные структуры. То есть, одна из причин такой трансформации в смене государственного устройства. Уже к концу девяностых было понятно ,что тот потенциал, которым тогда студия располагала, не мог обеспечить ей экономическую самостоятельность.

А другая, на мой взгляд, состоит в том, что в новых условиях руководство студии не сумело сформулировать внятную творческую политику, обозначить главную идею, стратегическую цель ,которая отвечала бы общественным интересам, привлекала лучшие творческие силы и была бы поддержана властью. Деньги в кинопроизводстве, конечно, значат многое. Но главное не деньги, главное – идея. Если этого нет, творцы будут всегда собирать крошки у богатых под столом, быть, грубо говоря, побирушками, заискивать перед теми, у кого можно хоть что-то заработать.

– Как сложились судьбы ваших коллег, так ярко заявивших о себе в перестроечное время, ставших лауреатами международных фестивалей?

– В Красноярске активно работающих осталось четверо. Я уже называл звукорежиссера Александра Калашникова и Ирину Зайцеву – режиссера. С ней работает ее муж, оператор Святослав Чаплинский. С ней же работала режиссер монтажа Эвелина Пазыч, прекрасный специалист, но по каким-то причинам оказавшаяся в последнее время за пределами творческого процесса. А вот другой звукорежиссер – Валентина Старокожева – получила еще одно высшее образование, давно занимается другим делом и, кажется, не жалеет об этом. Еще два хороших оператора – Женя Шермергор и Сергей Тышкевич – уехали в 90-е годы. Говорить о Мирошниченко, наверно, нет необходимости – сегодня это общепризнанный авторитет в мировом кинематографе. Сергей Валентинович уверенно держится в первой десятке лучших режиссеров-документалистов страны. Преподает во ВГИКе, профессор. Лауреат несметного количества фестивалей, заслуженный деятель искусств, почетный академик каких-то стран и галактик, и так далее, и так далее. Ну и, конечно, от всего этого основательно забронзовел. В публичных выступлениях о Красноярской студии не вспоминает. В прошлом году он представил зрителю свою новую картину «Река жизни» на меня не произвела такого впечатления, как «А прошлое кажется сном», «Русский крест» или «Сумерки богов». Это мое абсолютно личное мнение. После «Прощания с Матреной» и «Пожара», мне кажется, народ трудно чем-то удивить, а сегодня, на фоне всеобщего развала страны, это состояние уже и не выглядит чем-то из ряда вон выходящим.

Из той команды, которая тогда столь ярко заявила о себе, лауреатами международных фестивалей стали практически все. Юра Ермолин теперь один из самых востребованных операторов у столичных режиссеров. Тоже имеет многочисленные награды, среди которых даже орден от Его Святейшества Патриарха Алексея. Часто работает с Михалковым, Хотиненко, другими мастерами. В том числе и с Мирошниченко. Побывал едва ли не во всех странах мира… Этого глобуса ему, наверно, уже мало. У Ирины Зайцевой всяких призов тоже в большой чемодан не вместить. Владимир Кузнецов, насколько мне известно, живет и работает в Барнауле, создал там киностудию и продолжает снимать интересное кино. Я с теплотой и благодарностью вспоминаю Люду Уланову, очень толкового, талантливого режиссера, которая свой первый фильм «Ибо я один» сняла по моему сценарию здесь, в Красноярске, после чего ее стали приглашать на другие студии. Ее следующая работа «Я ехала домой» получила потрясающий успех и много призов на разных международных фестивалях. Я искренне радуюсь, что остался верен своим принципам, убеждениям и российскому духу Сергей Князев, создавая замечательные произведения православной тематики.

– С партийной властью у вас испортились отношения после фильмов «Плотина» и «Госпожа тундра»?

– Нет. Их судьба сложилась, можно сказать, благополучно, потому что вмешались Астафьев, Распутин и Крупин. Они писали письмо заведующему отделом культуры ЦК КПСС Юрию Петровичу Воронову, с которым у каждого из них были хорошие отношения еще с того времени ,когда он занимал должность главного редактора журнала «Знамя». В итоге каких-то серьезных препятствий не возникало. Помнится, правда, один интересный момент: мы с Кузнецовым должны были участвовать с этими фильмами в какой-то экологической программе на Центральном телевидении, куда были приглашены для обсуждения очень авторитетные люди – Дмитрий Сергеевич Лихачев, Отто Лацис и Юрий Черниченко. С ними мы встретились в холле, расселись по креслам в ожидании, когда позовут в студию. Ожидание затянулось, а потом вышел редактор, извинился и сказал, что передача отменяется по техническим причинам. Но письмо свою роль сыграло – фильмы получили большой тираж и вышли в проказ – это главное. А скандал получился с фильмом «Такая долгая зима». Центральной фигурой там был Николай Александрович Клепачев, руководитель, если помните, неформальной общественной организации «Комитет содействия перестройке». Этот фильм и громили на пленуме крайкома партии в мае 88-го.

– Теперь, спустя четверть века, вы можете сказать, что перестроечные фильмы восьмидесятых заметно повлияли на общественное сознание?

– В какой-то мере они, конечно ,способствовали пробуждению гражданственности в людях. Я помню, какой резонанс они вызывали и насколько высок был к ним общественный интерес. «Плотину» и «Госпожу тундру» еще до их участия в международных и внутрисоюзных фестивалях мы показывали по разным городам – зрители аплодировали стоя. О них много говорили на разных семинарах в Союзе кинематографистов. А вот как они повлияли на общественное сознание – не берусь судить через какой большой промежуток времени. Наверно, повлияли…

Мне вспоминается в этой связи встреча с Олегом Семеновичем Шениным в апреле 1996 года. Последняя, кстати говоря, встреча. Я к тому времени вернулся на телевидение, работал директором, а он приезжал поддержать коммунистов на предстоящих президентских выборах. В моем кабинете появился совершенно неожиданно, с добродушной улыбкой…

– Вы были знакомы с ним раньше?

– Больше двадцати лет – с начала семидесятых, когда он еще руководил строительством глиноземного комбината в Ачинске, а потом бил первым секретарем горкома партии. Я тогда работал корреспондентом краевого радио и не один раз брал у него интервью. Он всегда очень тепло и дружелюбно ко мне относился.

– И чем же эта последняя встреча была примечательна, почему сейчас она вспомнилась?

– Это к вопросу о влиянии документального кино на общественное сознание. Тогда Олег Семенович прямо с порога назидательно сказал мне: «Вот если бы такие, как ты, не раскачивали лодку, то я, может быть, и не оказался в «Матросской тишине»…

Это был абсолютно несправедливый упрек, хотя и высказанный в такой полушутливой форме. Я ему в том же тоне ответил: «А вот если бы Вы, Олег Семенович, со товарищи покрепче штурвал держали, то эта лодка, глядишь, и не перевернулась бы»…

– Все верно. По рюмочке-то коньяку за встречу выпили?

– Разумеется. Тем более, что эта встреча была для меня совершенно неожиданной и, можно сказать, случайной.

– когда он сказал про то, что вы раскачивали лодку – он имел в виду всю творческую политику киностудии или конкретный период вашей деятельности?

– Я не думаю, что Олег Семенович так уж переживал за нашу творческую политику. Она, по-моему, вообще не вписывалась в перечень его многочисленных проблем и забот того смутного времени. Когда он пришел на должность первого секретаря крайкома, а это случилось осенью 1987 года, – уже «процесс пошел», как выразился сам Горбачев. Все начало расползаться, тут не до кино, надо было страну спасать. А пленум, о котором я упомянул ,состоялся в конце мая 1988 года. И я даже удивился, что в такое время они решили потратить целых три часа на просмотр и обсуждение нашей продукции. В прошлом году, кстати, я попытался найти стенограмму того пленума, хотел оживить в памяти какие-то детали. Но в архиве мне сказали, что документы эти засекречены и до истечения установленного срока открывать их нельзя. Интересно, да? Самой партии нет, а документы засекречены…

– А вот за этот постсоветский период ваше отношение к Шенину как-то изменилось или осталось прежним?

– А почему оно могло измениться? Это был честный и мужественный человек. И если уж мы коснулись этой темы, то я скажу, что в советско-партийном аппарате искренне болевших за судьбу страны и желавших добра своему народу было гораздо больше, чем во всех нынешних партиях. Могу сразу назвать как минимум два десятка фамилий таких людей из аппарата крайкома и из числа секретарей райкомов и горкомов – почти всех я хорошо знал, общался по работе много лет – глубоко порядочные люди. И если перестройка действительно была, как говорят нынешние теоретики, спецоперацией партийной номенклатуры по захвату государственной собственности, то все мы видели, что Шенина заботило совсем другое. Это был человек чести и совести. Я его часто вспоминаю – теперь, как говорится, есть с кем сравнивать. А если посмотреть на состав нынешних политических партий, вникнуть в духовно-нравственную сущность людей, которые там состоят, то на их фоне КПСС вообще была партией белых ангелов.

– Кстати, 22 июля у Олега Шенина был бы юбилей – ему исполнилось бы 75 лет.

– Я знаю. Думаю, многие сибиряки помянули его добрым словом…

– Но вернемся к творчеству. Что было главной отличительной чертой, наиболее характерной для большинства документалистов, собранных вами 30 лет назад под крышей Красноярского филиала Свердловской киностудии?

– Творческий коллектив нашей киностудии составляли люди, рожденные в сороковые, пятидесятые, шестидесятые годы. Они выросли в советской стране, но были воспитаны не на лозунгах, как утверждают некоторые нынешние «человековеды», а на примерах старшего поколения. На традициях народа, на чувствах боли, сострадания и сопереживания – у одного отец с войны вернулся инвалидом, а другой вообще ни отца, ни матери не видел, был детдомовцем. Это действительно было эпоха созидания и преодоления в широком смысле слова. Думаю, что совсем не дворянские условия жизни, ее совсем непростые обстоятельства в значительной мере облегчали видеть мир таким, как он есть. Все они выросли на российской духовности и российской культуре. Потому, наверно ,их больше привлекали темы, представляющие общественный интерес. И они нашли свое отражение в фильмах «Мученики и исповедники», «Меня убили много раз», «Жили-были старик со старухой», «Твой сын, Россия»… «Русский узел», «Предчувствие» и других работах наших режиссеров.

– Как вы оцениваете нынешнее состояние документального кинематографа? Много ли снимается сейчас фильмов, по которым потомки будут иметь возможность объективно судить о нашей эпохе?

– Аа каждый из них в чем-то отражает эпоху. Именно «в чем-то», потому что документальное кино в основе своей субъективно. Это все-таки не хроника. И если потомки станут судить о прошлом только по тем фильмам, которые сейчас снимаются, то у них сложится не совсем верное представление о нашем времени. И в этом смысле стоит только пожалеть, что нынче не снимают журналов, не ставят задачу планомерного ,последовательного создания летописи изобразительными средствами.

Нынешнее состояние нашего документального кинематографа мне представляется чрезвычайно сложным и противоречивым, как и состояние всей нашей культуры, всей жизни. Однако за последние 10-15 лет в документальное кино пришли новые, по-настоящему талантливые режиссеры. Появилось много замечательных фильмов – «Приношение русским святым» и «Отец Глеб» Сергея Князева; «Занесенные ветром» Андрея Осипова; «Полустанок» и «Поселение» Сергея Лозницы; «Счастливые люди» Дмитрия Васюкова; «Глубинка» Евгения Соломина (сына Виталия Соломина, известного документалиста из Новосибирска) и много другой интересной продукции. Поэтому называть угасающим и деградирующим наше кино никак нельзя, хотя некоторые вещи вызывают шоковое состояние. Когда мне знакомые говорят: «А ты видел такой-то фильм? Это же ужас, что там показывают!», я отвечаю: то, что там показывают – это проблемы общества, правителей и политиков в первую очередь. Но, конечно же, и к создателям фильмов есть вопросы, вполне справедливые упреки.

Целый ряд режиссеров молодого поколения отличается очень жестким стилем творчества. Наверное, многие наши коллеги «по цеху» были обескуражены тем, что хитом прошлогоднего сочинского фестиваля признали фильм «Я тебя люблю». Его сняли Александр Расторгуев и Павел Костомаров – режиссеры, известные по многим другим фильмам, а Расторгуев еще и по телевизионному проекту «Дом-2»… Так вот эта откровенно омерзительная вещь («Я тебя люблю») – яркий пример нового кино, нового течения в кинодокументалистике, получившего название «реальное кино». Манифест этого «реального кино», с которым выступил лет семь назад известный режиссер и продюсер Виталий Манский, отрицает сценарий, допускает грубое вторжение камеры куда угодно, скрытые съемки, как говорится, «из засады», заранее подготовленные провокации и прочие вещи, довольно сомнительные с точки зрения профессиональной этики. У Манского немало сторонников и последователей, которые считают, что только так можно создать картины, способные раскрыть всю правду о жизни простого народа. Вспомните сериалы Гай Германики «Школа» и «Краткий курс счастливой жизни». Посмотрите «Дикий, дикий пляж», годами раньше снятый тем же Александром Расторгуевым, «День шахтера» и «Завтра» Андрея Грязева – это все «реальное кино». То, что происходит на экране, вызывает возмущение, безысходность, ужас – все сразу. Но на фестивали такие фильмы берут очень охотно и еще охотнее присуждают им награды.

– А вот одна из авторитетных личностей в современном документальном кино Марина Разбежкина этих автором, похоже, поддерживает…

– Я не знаю, как относилась к этому манифесту Марина Разбежкина, но ее творчество по отдельным признакам тоже очень близко к «реальному кино». Ее картина «Милана» – о несчастной девочке, которая живет в каких-то зарослях в семье бомжей, где страшный быт – пьянки, драки, маты…

На одной из пресс-конференций Разбежкина сказала: «Нет негативного кино, нет позитивного кино, есть кино талантливое». Это верно. Ее фильмы «Чужая страна», «Каникулы» действительно талантливы, великолепно сняты и выстроены, подкупают тем, что люди совершенно не чувствуют камеру. «Милана» тоже снята методом наблюдения… Но у меня возникает протест когда ребенок подвергается истязанию, а камера продолжает спокойно снимать. И тут уже задумываешься об этических пределах в творчестве.

Вообще в таких фильмах очень много обличения, но нет сострадания и сочувствия. И когда я их смотрю, то вспоминаю мудрые слова Виктора Петровича Демина, нашего замечательного кинокритика, сказанные больше 20 лет назад на одном из пленумов Союза кинематографистов о том, что документальное кино неизбежно упрется в стену, если будет работать только на уровне констатации факта… Что переизбыток факта без его философского осмысления может привести к девальвации всего ценного, что есть сегодня в документальном кино. И предсказания сбываются. Вот эти вышеупомянутые произведения, несмотря на их формальное приближение к сегодняшним реалиям жизни, на самом деле, мне думается, очень сильно удаляются от ее стержневой сути, становятся опасными для духовного состояния народа и для его дальнейшей судьбы.

– То, что они обладают большой разрушительной энергией, понятно каждому, кто способен хоть как-то анализировать происходящее вокруг.

– Все верно. А художник не вправе становиться детонатором в обществе, где степень наэлектризованности превышает все допустимые пределы. Кино – это одно из величайших достижений цивилизации, особая сфера нашей духовности и культуры. Его нельзя превращать в средство разрушения. Документалист должен стремиться не к возбуждению животных инстинктов, которые присутствуют, наверно, в генах каждого человека, а стремиться к пониманию, тому самому философскому осмыслению причин явлений жизни, тех трансформаций, что произошли в общественном сознании.

– А вы не думаете, что все это новое кино и новое телевидение является частью какого-то глобального проекта, цель которого – убедить мир в вырождении нации, полном ничтожестве русского народа…отупевшего, спившегося, погрязшего в пороках, а потому не достойного владеть такой территорией и всеми ее ресурсами.

– Есть много причин так думать, потому что, говоря откровенно, мы не сумели защитить себя ни от экономической экспансии, ни от духовной. И вполне вероятно, что такие проекты существуют… А «Дом-2», кстати, разве не такой проект? О том, что идеологическая война против России ведется открыто и всеми доступными средствами, не раз говорили авторитетные педагоги, писатели, общественные и религиозные деятели. И многие политики тоже. Но все уходит как в песок. Мне непонятно, почему власть наша оставалась абсолютно терпимой и к акциям Марата Гельмана, и к хулиганским выступлениям в столичном метро, на крышах троллейбусов, в зоологическом музее, пока дело не дошло до безумия в Храме Христа Спасителя. А это не что иное, как проверка того ,насколько эффективной была зачистка духовного поля России в течение последних двадцати лет.

Если же говорить о характерных особенностях нашего времени, то я бы сказал ,что оно резче обнажает саму суть людей искусства, проводит четкие разделительные линии в их духовности, нравственности и патриотичности. Такую интересную тенденцию заметил я из сибирской глуши: новое течение в документальном кино, о котором мы только что говорили, в основном поддерживают творцы, отколовшиеся три года назад от Союза кинематографистов и создавшие свой Киносоюз. Они же составили и основную часть подписантов письма в защиту осквернителей главного символа нашей духовности и веры.

– А как вы расцениваете протестное письмо молодых кинематографистов к Никите Михалкову по поводу таких фильмов? Следует ли ожидать от власти каких-то конкретных мер в сторону ужесточения?

– На стыке двух эпох тема духовных и нравственных принципов нашего кинематографа много раз поднималась на съездах и пленумах. Но решить эту проблему, как видим, не удалось. Если теперь молодежь возьмется за нее более решительно, то, может, что-то и сдвинется. Такое же письмо, кстати, нынешней весной писали Никите и кинематографисты Дагестана. И Путин в ноябре прошлого года на заседании правительственного совета говорил, что нашим кинематографистам неплохо бы разработать нравственный кодекс по типу голливудского кодекса Хейса. В апреле на пленуме Союза кинематографистов эта тема опять поднималась. Вопрос в том, каким должны быть эти меры. Ввести в школьную программу курс «Сто лучших фильмов»? это ничего не даст. И дело даже не в том, что его будет сложно «встроить» в программу… вообще, не с кинематографа начинать надо. Вернее, не только с него. Главная беда в том, что у нас нет внятной государственной политики в отношении культуры, нет системы воспитания и образования. А ведь многие авторитетные люди страны, повторю еще раз, не первый год говорят о нравственном состоянии и телевидения, и всего нашего общества. И что? Незадолго до того, как Владимир Владимирович выразил такую озабоченность кинематографом, министерство культуры присудило премию почти в полмиллиона рублей выразителям так называемого современного искусства – тем, кто нарисовали в Питере на литейном мосту громадный фаллос. Ну, это как? Кому нравственный кодекс нужен в первую очередь?

– Если бы вам вдруг снова пришлось собирать профессиональную кинематографическую команду, вы опять ориентировались бы на ВГИК или на потенциал нашего региона? Сегодня у нас есть такой потенциал?

– Я ориентировался бы сразу и на то, и на другое. А жизнь показывает, что генетический код нации еще не настолько поврежден, чтобы говорить об угасании этого потенциала. И вот если в Иркутске действительно откроется филиал ВГИКа – дай Бог сил и удачи Сергею Мирошниченко, который настойчиво продвигает эту идею, – такие возможности расширятся многократно. Очень хорошее, светлое впечатление на меня произвел фильм нашего земляка Александра Кузнецова «Территория любви». Этот известный мастер художественной фотографии, победитель многих международных конкурсов вдруг решил проверить себя в другом качестве – взял в руки видеокамеру. Когда я посмотрел его фильм, особо ценный, на мой взгляд, операторским мастерством, то подумал, что в человеке, наверно, в течение всей жизни что-то постоянно открывается. Есть талантливые ребята и в Сибирском федеральном университете. Интересно работает режиссер Владимир Васильев, хороший творческий потенциал у Андрея Гришакова. Яркие искорки у нас вспыхивают довольно часто, их только надо уметь ловить и не давать угаснуть.

– А фильм Вадима Вострова «Нулевые» вы посмотрели? Какое впечатление он произвел на вас?

– Фильм хвалили… Но все это отдельными сюжетами народ видел уже много раз. Это, во-первых. А во-вторых, я думаю, если бы автор жил в США и по своему телеканалу показал бы президента Америки в таком свете, как он здесь показывает Путина, то его, наверно, разлучили бы с семьей на долгое время. Наши крупные бизнесмены и всякие «крутые» ребята часто к месту и не к месту ссылаются на Запад. Так вот, нам было бы полезно кое-что позаимствовать у Запада из области политической культуры, уважения к власти, государственной атрибутике – гербу, гимну, флагу. Иммунитет руководителя державы, как я понимаю, предполагает уважительное отношение не к кортежу и мигалкам, а непосредственно к высшей государственной должности и человеку, который ее занимает. Страну свою, Родину, если она таковой для тебя является, надо чувствовать не только колесами «лексуса» или «мерседеса», но и сердцем. Можно критически относиться к президентской программе, к его методам руководства, к его команде, но нельзя представлять президента шутом или клоуном. Это является одним из главных условий цивилизованного общества и воспитанного человека. А если это позволено, то позволено и многое другое: пляска в церкви и на гробах предков, глумление под историей и все прочее – без ограничений.

Скажу еще, что по содержанию, стилистике и монтажу это произведение очень сильно напоминает фильм «Настоящий Путин». Недавно появился и Интернете такой «шедевр», который якобы сняла студентка МГУ Настя Каримова. Там и действующие лица почти все те же, что в «Нулевых». На вскидку по затратам он тянет как минимум на полмиллиона долларов. Откуда у студентки такие деньги? Вот когда начинаешь сопоставлять какие-то вещи, то обнаруживаются странные совпадения.

– Считаете ли вы целесообразным и необходимым возрождение киностудии в Красноярске как государственной творческой структуры?

– Я не знаю, считает ли нынешняя власть целесообразным создавать летопись эпохи, накапливать хронику событий, изобразительные документы, отражающие образ времени. Но такая творческая организация, которая выполняла бы эти функции, конечно, нужна. По структуре своей она может быть более компактной и совершенно не похожей на студию нашей молодости, а поставленные задачи решать даже более квалифицированно – с учетом новой техники и новых технологий. Теперь все оборудование, необходимое для производства фильма, вмещается, грубо говоря, в углу однокомнатной квартиры. Сегодня съемочные группы располагают таким техническим ресурсом, который нам и не снился. Сложнейшее задание режиссера, которое раньше выполнялось в цехе комбинированных съемок большим количеством людей в течение недели, теперь девочка на монтаже решает в секунды нажатием пальчиком на две-три кнопки. Возродить – элементарно, для этого даже отдельное здание строить не надо. Если завершить строительство «Синема парка» на его площадях можно было бы разместить несколько таких студий и видео – объединений. И региональное отделение Союза кинематографистов, кстати, тоже. Просто нашему министерству культуры надо хорошенько подумать, и можно найти эффективное решение сразу нескольких проблем, которые лежат в одной плоскости.

– Спасибо за откровенное интервью. Как режиссера поздравляю вас с профессиональным праздником – Днем российского кино. И всех ваших коллег по Союзу кинематографистов.

– Спасибо. А я поздравляю и вас как зрителя, и всех сотрудников газеты, которая никогда не была равнодушной к проблемам кино.

Опубликовано: “Красноярская газета”, август 2012